Речь идет о трех конкретных статьях: одна — про акцию на Красной площади «Идите на *** со своей регистрацией», вторая — подборка видеороликов о падении метеорита в Челябинске, третья — интервью с филологом об истории русских крепких слов. В первых двух случаях «нецензурная брань» — слова героев (падает метеорит, принимают закон о регистрации; понять людей и их чувства можно). Третий случай в рамках нынешнего законодательства вообще трудно осознаваемый — потому что там про мат вне бранного контекста, чистая наука. Однако наука, как нам объяснили, тоже бывает хорошая и плохая.

Вообще-то закон о мате не имеет обратной силы, а все три материала были опубликованы до того, как документ официально вступил в силу. Роскомнадзор об этом знает, но поясняет: «На данный момент информация находится в открытом доступе». Короче, убирайте.

А вот заметка на сайте самого Роскомнадзора — отчет об успехах в области борьбы с матом. Предписания, в частности, вынесены: саратовскому агентству «Взгляд-инфо» — за видеоролик «Страшное ДТП в Саратове. Запись с видеорегистратора»; саратовскому же агентству «Версия — Саратов» за ролики «Саратов. После дождя» и «Авария на Танкистов»; агентству из Коми «Рубеж Севера» за видеоролик «Педос Вова Турышев Похотливый кондуктор». Все содержат нецензурную брань: ДТП, потоп, авария, похотливый кондуктор — известно, каким словом русский человек описывает все то страшное, что с ним может приключиться.

Наконец, мое любимое предписание — сетевому изданию Newsland.com за публикацию «Простой американец о том, как правильно любить Россию».

Все это необходимо занудно перечислить для того, чтобы понять, какая в связи с законом складывается правоприменительная практика. Издания больше не могут показывать ролики, в которых простые русские люди описывают непростые обстоятельства своей жизни. Что характерно, сами редакции чисты как завязавшие наркоманы: неслучайно ни одно предписание Роскомнадзора не касается журналистского текста, только видеоцитат (периодически ловлю себя на том, что мысленно расставляю звездочки, когда разговариваю с коллегами: это слово уложится в три звездочки, а это — в шесть, а это предложение вообще пришлось бы вычеркнуть).

И ладно, бог с ним — с тем, что закон исполняется иезуитски: «обратной силы не имеет», но у вас «материалы в открытом доступе». Как в принципе быть с этим умолчанием — плохо понятно. Потому что звездочки и жужжалка неадекватно подменяют собой реальность.

Лучшая иллюстрация к подмене реальности — диктор госканала, комментирующий падение ракеты: «Но что-то, кажется, идет не так». В положении этого онемевшего, перепуганного, неспособного подобрать правильные слова диктора находятся сейчас все российские СМИ.

У этой истории есть две морали — одна, прикладная, помельче; другая — скажем, эзотерическая — покрупнее и поважнее.

Прикладная заключается в том, что закон о запрете мата в СМИ фактически нарушает другой закон — о средствах массовой информации. Есть там такая статья (144): воспрепятствование законной профессиональной деятельности журналистов. Звездочки и жужжалка — тональный крем, с помощью которой журналист вынужден ретушировать действительность. Русский человек, по мысли депутата Госдумы, глядя на падающий метеорит или реки дерьма, заливающие Саратов, должен встревоженно крикнуть: «Кажется, что-то пошло не так!»

У нас уже — подчеркиваю, уже — отобрали возможность корректного пересказа слов героев. Впрочем, что уж тут. Законы, принятые нынешней Госдумой, когда-нибудь будут изданы отдельным томиком: «О борьбе со здравым смыслом в России начала XXI века».

Эзотерическая мораль в том, что нас наказывают немотой. Мы живем в реальности, в которой вещи теряют свои имена. Солдат, бросившийся в атаку, в этой реальности орет звездочками: «***** ***** *****!!!» Вещей, у которых нет имени, вообще не существует в природе: все должно быть названо. «Имена, утверждает эмпирист, — не суть реальности. — Пусть, но человечество считает их таковыми». Много книжек про это написано.

И отбирают у нас самые важные, да простит меня читатель, слова. Слова, которые одинаково хорошо понятны и рабочему с «Уралвагонзавода», и обитателю московского «Красного октября».

Возможно, в этом и смысл закона о запрете мата — в том, чтобы ловко схитрить, локализовать «то-что-называть-нельзя», запретить это называть — и оно само собой как-нибудь вдруг да исчезнет. Исчезнут метеориты, наводнения, аварии, ДТП, разруха и прочее, прочее, прочее. Смысл в том, чтобы попытаться отменить наступление тотального *******. Попытка заговорить реальность.

Но реальность-то похитрее будет.

Иван Колпаков, для Lenta.ru