Бывший музыкальный обозреватель «Афиши» и главный редактор недавно почившего журнала Prime Russian Magazine рассказал для проекта Лениздат.Ру «Интервью об интервью» о своем невладении техникой жесткого интервью и беседах с Ником Кейвом и Петром Мамоновым.
- Насколько комфортно вам в роли интервьюера?
- Не очень, я предпочел бы вовсе этим не заниматься, но интерес к тем или иным людям обычно пересиливает, и плюс вопрос полупрофессиональной самодисциплины.
- Мне показалось, что вы подчеркнуто лояльны собеседнику. У вас никогда не возникало желания поддеть его, провоцировать, заставить говорить такие вещи, о которых он хотел бы умолчать?
- Ну видите, раз это уже заметно со стороны, значит, сложилась определенная манера. Желание провоцировать есть, но одного желания мало, нужна сноровка, а я не мастер жестких переговоров. При этом я совершенно уверен, что интервью обязано быть в той или иной степени допросом, но я не очень владею этой техникой, а когда начинаешь притворяться дознавателем, собеседник это сразу чувствует. То есть я в этом смысле способен быть разве что добрым следователем. Помню, как-то я разговаривал с Маковецким, вполне была милая беседа, потом я решил ее как-то обострить, ну и он сразу обиделся, встал и ушел, и я себя почувствовал довольно глупо. На самом деле, лаской тоже можно выманить много всего интересного, хотя, конечно, лучше чередовать ее с более агрессивными техниками, но я, повторюсь, просто ими не владею.
- А какими-то щадящими манипулятивными техниками - чтобы разговорить человека?
- Ну, самыми обыкновенными – лесть в умеренных дозах, удивление, неподдельный или даже поддельный интерес или, наоборот, деланное равнодушие. Давным-давно я брал интервью у Ника Кейва в Брайтоне, разговор не слишком клеился, что ни спроси, выходила какая-то дежурная болтовня, достойная пресс-релиза, мне это довольно быстро надоело, и минут через двадцать (хотя мне был отпущен час) я сообщил: окей, мистер Кейв, спасибо, что уделили время, на этом, пожалуй, закончим. Он так удивился, что не отпускал меня еще минут сорок, чуть ли не сам задавая себе вопросы и сам же на них с удовольствием отвечая.
- Тяжело ли было делать книгу «Музыка для мужика», состоящую из интервью со Шнуровым и его бандой? Как она вообще писалась?
- Единственная сложность заключалась в том, что поскольку ты пишешь о живых людях, то в итоге должен несколько корректировать все истории: так, например, из трафаретой схемы «секс-наркотики-рок-н-ролл» в полной мере в книгу угодила только третья часть, а некоторые развеселые истории, связанные с первыми двумя аспектами, пришлось опустить, чтобы не провоцировать проблем этических, да и попросту уголовно-процессуальных.
- Что делать, если собеседник неприятен?
- Я обычно в таких случаях сворачиваю беседу – я все-таки работал в такой области, от которой судьбы страны и людей не зависят, поэтому если какой-то музыкант или режиссер не настроен разговаривать, то и бог бы с ним, мир не перевернется. Но вообще, я не припомню таких случаев, чтоб уж было прямо невыносимо. Одному моему знакомому покойный Айзеншпис набил морду прямо в процессе интервью, а Дэвид Туп рассказывал мне, что, когда расспрашивал по телефону Сан Ра, тот просто уснул в процессе разговора – я, к сожалению, таким похвастаться не могу.
- Есть ли у вас учителя в этом жанре – может быть, заочные?
- Нет, к сожалению. Я никогда этому жанру не учился, о чем неоднократно уже в жизни пожалел.
- Кого вы считаете лучшими отечественными интервьюерами?
- Если говорить о моей околокультурной епархии, то мне всегда нравилось, как это делал Алексей Васильев, кинокритик из «Афиши» первого созыва, – у него как раз был хороший баланс наглости и нежности.
- Мне показалось, что среди ваших собеседников совсем мало женщин. С чем это связано?
- Да нет, отчего же, доводилось. Помнится, я даже с певицей Сабриной разговаривал в ее имении. Сидни Ром, Земфира, Лесли Винер, группа Electrelane… нет-нет, случалось, случалось. Кроме того, когда я работал в журнале Playboy, в мои обязанности входило интервьюировать девушек месяца. Я спрашивал у них про размер груди, увлечения, что-то еще в таком духе, там стандартная была схема, бесконечно, кстати, удобная.
- Самое неудачное интервью можете вспомнить?
- Это как раз была женщина - Патти Смит. Она тогда первый раз приезжала в Москву, и Александр Чепарухин, который ее привозил, с большим трудом организовал единственное интервью по телефону для «Афиши», которое я, соответственно, и должен был брать. И я накануне сидел, думал, о чем с ней разговаривать, слушал какие-то старые ее пластинки, перечитывал «Прошу, убей меня» и вдруг понял, что, в общем-то, спросить мне у нее нечего. Ну, в хорошем смысле. Как-то я решил, что не нужно мне ее дергать. В общем, наутро я позвонил Чепарухину и сказал, что передумал с ней разговаривать. Он несколько обалдел, но интервью действительно отменил. Уже не помню, как я объяснил отсутствие интервью в «Афише».
- Кто из собеседников произвел на вас наибольшее впечатление масштабом личности?
- Если говорить о невероятно выразительных контурах эпохи, которые преобладают над собственно чертами личности, то, наверное, это случай Березовского и Игги Попа. А если в контексте того, что обычно называют аморфным словом «глыба», - даже не знаю…
Я помню, что на меня большое впечатление произвело интервью с Мамоновым – притом что я всегда крайне спокойно относился к «Звукам Му» и уж тем более не разделяю всеобщего благоговения перед его имиджем мудреца и старца. Но тот старый разговор произвел на меня большое впечатление – это было, наверное, в году 2002-м, может раньше, я пришел к нему на Каретный, он был жутко похмельный и первым делом сообщил, что по состоянию здоровья интервью будет давать лежа. Он лег, я сел у изголовья, включил диктофон, и прежде чем успел задать вопрос, он начал говорить и наговорил без перерыва ровно 45 минут – пока не кончилась сторона кассеты. Кассету я потом, к сожалению, потерял, а сам текст был напечатан в пилотном номере неосуществившегося проекта журнала Q, который мы затевали с Артемом Троицким. Номер тоже не сохранился, но тот монолог я помню до сих пор.
Фото: paperpaper.ru
Ашот Насибов
